Для похудения

Рэй брэдбери эффект бабочки основные фразы. Эффект бабочки – что это значит

Представьте на минутку, что Толкиен, изучая старинные манускрипты, наткнулся на рецепт эликсира долголетия и с его помощью дожил до наших дней. Понравилось бы ему, что из экранизации «Властелина Колец» убрали Тома Бомбадила? Обладая правом вето на стратегические решения, принимаемые режиссером и продюсером, не уволил бы он Питера Джексона за подобное своеволие? Если бы это случилось, возможно, мы получили бы лишь еще одно бездарное киновоплощение культовой книги.

Одному из величайших фантастов всех времен Рэю Брэдбери недавно исполнилось 85 лет, но он все еще бодр и активен, а потому изъявил желание лично участвовать в процессе подготовки экранизации своего знаменитого рассказа «И грянул гром». В результате, проект лишился своей главной движущей силы – режиссера Ренни Харлина, который был уволен после того, как писатель устроил жуткий скандал. Причиной стала идея убрать из фильма… бабочку.

Брэдбери можно понять. Его небольшой рассказ о том, как в будущем машина времени позволила наладить путешествия состоятельных туристов в мезозойскую эру, где те могли насладиться охотой на динозавров, что повлекло за собой необратимые изменения в настоящем, и только из-за того, что один из охотников наступил на бабочку, – известен даже тем, кто никогда его не читал. И во многом, потому что он дал толчок к появлению понятия «эффект бабочки», широко использующегося в так называемой теории хаоса. Надо ли говорить, что порхающее насекомое, на которое замахнулся Харлин, было не просто некой мелочью, приведшей к катастрофе, – она стала символом, тем, без чего эта история просто не мыслима! Во всяком случае, так считает ее автор.

Теория хаоса: Первые предпосылки к появлению теории хаоса появились еще в 1889 году, когда французский математик Анри Пуанкаре опубликовал работу о движении в Солнечной системе. Она, в свою очередь, во многом опиралась на труды Исаака Ньютона, автора закона всемирного тяготения, выведшего, что, в отсутствие других сил, два притягивающиеся тела двигаются относительно друг друга по эллиптической орбите.

В 1927 году голландец Бруно Ван дер Пол применил выкладки Пуанкаре в математическом моделировании сердечных сокращений. Во время второй мировой войны эти наработки легли в основу исследований в области радиолокации, которыми занимались англичане Джон Литтлвуд и Мэри Картрайт. В начале 60-х к работам Пункаре вернулся американский математик Стивен Смейл, которого интересовала чистая теория. Результатом его трудов стало понятие «подкова Смейла» – базис динамической теории хаоса.

Наконец, в 1963 году американец Эдвард Лоренц зачитал в нью-йоркской Академии наук доклад о своих многолетних изысканиях в области метеорологии. В ее основе лежала идея прямой зависимости погоды от бесконечно малых колебаний воздуха. Видимо, решив расцветить скучную речь, Лоренц придал своей теории поэтическую форму. Он заявил, что одного лишь взмаха крыльев чайки на одном континенте достаточно, чтобы на другом разбушевалась буря. Позже, когда теория была опубликована, чайка превратилась в бабочку, что, в дальнейшем, обогатило науку еще одним понятием – «эффект бабочки».

Ученые расходятся во мнении, откуда взялась эта «бабочка». Кто-то говорит, что дело в диаграмме, напоминающей по форме бабочку, а кто-то считает, что в этом кроется отсыл к рассказу Рэя Брэдбери «И грянул гром». Ведь в обоих случаях бабочка становилась причиной глобальных изменений.

Любопытно, что само слово «хаос», применительно ко всем этим разноплановым исследованиям, оформилось лишь в 1975 году – с легкой руки Джеймса Йорка и Тимоти Ли, опубликовавших статью о работах советских ученых. К этому моменту теория хаоса давно уже перестала быть сугубо теоретической математической концепцией. Она находит свое применение в самых разных областях жизни, лишний раз доказывая, что миром правит хаос.

Давно уже известно, что книги фантастов часто оказываются пророческими, за много лет предсказывая появление технических новинок и социальные изменения. Зачастую, они даже дают название еще не разработанным агрегатам, как было с чапековским «роботом». Рассказ Брэдбери стал одним из тех фантастических произведений, которые оказали неоценимое влияние на современную науку. Не говоря уж о том, сколько книг и фильмов позаимствовали в той или иной степени его основную идею. Не удивительно, что кому-то, в конце концов, пришла в голову счастливая мысль экранизировать рассказ, впервые увидевший свет в 1952 году.

Было бы глупо предполагать, что до того, как Томас Дин Коннели и Джошуа Оппенхеймер начали работу над сценарием будущего фильма, никому даже не приходила в голову счастливая мысль экранизировать рассказ. Естественно приходила и не раз. Но она никогда не становилась чем-то большим, нежели обычная сценарная заявка. Причиной тому – огромный бюджет, которого требовала постановка. Ведь, как ни крути, сама идея рассказа требовала того, чтобы время, в которое отправляются охотники, оставалось неизменным – эра динозавров, когда эволюция земной фауны еще не привела к появлению первобытного человека. То есть студии, которая взялась бы за такой проект, было не избежать дорогостоящей имитации доисторического леса, а главное – еще более дорогостоящих CGI-моделей динозавров. И до появления «Парка юрского периода» это казалось неподъемной проблемой.

Так или иначе, студия, которая отважилась на экранизацию, нашлась. Ею стала Franchise Pictures, которая постаралась минимизировать траты, первоначально решив, что съемки будут происходить в Канаде. На первых порах существенную часть бюджета, ограниченного 80 миллионами долларов, отъедал гонорар рекрутированного на проект Пирса Броснана, но после того, как в 2001 году работы над фильмом были приостановлены, тот выбыл из списков участников ради очередного боевика бондианы «Умри, но не сейчас». Он был заменен на Эдварда Бёрнса, что высвободило очень существенную сумму, позволившую увеличить количество сцен с компьютерными спецэффектами.

Как уже говорилось выше, Рэнни Харлин был уволен из проекта осенью 2001-го, после того, как имел неосторожность предложить Рэю Брэдбери отказаться от эпизода с бабочкой. Харлину она казалось выбивающейся из контекста фильма, писателю же показалось, что из контекста выбивается режиссер-идиот, который не понимает, насколько важна эта f***in’ бабочка. На том и расстались…

Замена Харлину нашлась достаточно быстро. Ею стал Питер Хаймс, главными достижениями которого был мистический экшн «Конец света» и только что законченный на тот момент «Мушкетер». Не то, чтобы они могли сравниться с послужным списком Харлина, но карьера последнего переживает в последние годы колоссальные спады и падения, что делает его не слишком желанным в глазах продюсеров.

Итак, съемки, которые должны были начаться 16 апреля 2001 года в Монреале, были сорваны начавшейся забастовкой Гильдии киноактеров. В августе Харлин официально объявил, что покидает проект, чтобы заняться «Охотниками за разумом», а в ноябре впервые прозвучало имя Питера Хаймса. Новой датой начала съемок стало 24 июня 2002 года. К тому времени у Бёрнса должны были закончиться съемки в «Афере», а других причин для беспокойства продюсеры не видели.

К тому моменту Канаду уже успели заменить Чехия и Люксембург. На каждую из стран отводилось по 7 недель. Соответственно, съемки должны были закончиться через два с половиной месяца – в середине сентября. Но, в итоге, съемки начались 15 июля, а закончились в ноябре. Кроме того, от Люксембурга пришлось отказаться – все необходимые локации были найдены в Чехии. Основные заботы легли на плечи сотрудников студии Barrandov – той самой, чьи площадки стали основным местом съемок «Братьев Гримм» Терри Гиллиама (см. статью в «Настоящем кино» №9), работа над которыми началась уже после фильма Питера Хаймса.

Как бы ни были сложны декорации леса и деревни в «Братьях Гримм», они не шли ни в какое сравнение с декорациями джунглей мезозойской эры – ведь надо было засадить площадку растениями, произраставшими на планете 65 миллионов лет назад. Ради этого на пражском аэродроме «Letnany» был арендован огромный ангар, где в специально созданном микроклимате дожидались своего часа 300 огромных папоротников, привезенных из Южной Америки. Дизайнер Ричард Холланд сделал все, что в кадре были только те деревья и растения, которые действительно существовали уже тогда – бамбук, дуб, ива, вяз, сосна, магнолия и, конечно, папоротник. Для придания всему большей правдоподобности были привлечены эксперты чешского лесоводства, которые помогли с подбором местной флоры – грибы, коренья, мох…

Сцены, в которых действие происходило на улицах Чикаго 2055 года, снимали на летной полосе заброшенной советской военной базы близ городка Миловице. Она использовалась для постановки эпизода со столкновением автомобилей. Окружающие дорогу здания дорисовывались позже на компьютере.

Куда сложнее были съемки сцены, к которой герои Эдварда Бёрнса и Кэтрин МакКормак оказывались в ловушке – запертыми в затопленном поезде метро. Для подготовки этого эпизода потребовались 30-метровый 310-тонный кран, резервуар с 284 тысячами литров воды и, собственно, поезд. Причем оба актера ранее никогда не участвовали в подобных сценах и, по собственному признанию, чувствовали себя весьма неуютно, ведь им часами приходилось оставаться в воде. Чтобы избавить их от клаустрофобии, главный оператор подводных съемок Майк Валентайн изобрел переговорное устройство, которое можно использовать в воде. Изобретение тут же было выкуплено NASA для тренировок астронавтов, которые, как известно проходят в бассейне, имитирующем невесомость. Чтобы чувствовать себя более уверенно, Бёрнс и МакКормак прошли курс по подводным погружениям и стали сертифицированными дайверами.

Несмотря на массу сложностей, возникавших в процессе съемок, их график оказался вполне реалистичным, и у Хаймса были все шансы в него уложиться, но ему все же пришлось смириться со срывом, случившимся не по его вине. Осень 2002 года обрушилась на Чехию небывалым шквалом дождей, обернувшимся наводнением. Оно нанесло колоссальный урон экономике Чехии и привело к тому, что съемочная группа оказалась на несколько недель лишена поддержки принимающей стороны. Все грузоперевозочные компании были брошены на вывоз обломков строений, разрушенных наводнением.

Но и это была ерунда, по сравнению с банкротством производственной компании, которая должна была осуществить post-production. В результате, проект лишился денег, необходимых на доработку отснятого материала. Теоретически, они могли вообще не найтись, и фильм стал бы одним из тех призрачных проектов, которые никто никогда не видел. К счастью, необходимые для завершения работ средства были найдены, хотя на это и потребовались почти два года, в течение которых фанатам Брэдбери оставалось лишь гадать, что их ждет.

Участие в фильме Кэтрин МакКормак указывало на то, что отклонения от оригинального рассказа коснулись не только бабочки. Ведь в рассказе вообще не было никаких женщин. На поверку выяснилось, что помимо введения нового персонажа, изобретателя машины времени Сони Рэнд, призванной разбавить мужскую компанию, сценаристы изменили имена всех основных персонажей. Единственное, что осталось в них от рассказа – фамилия Трэвис, ставшая именем главного охотника Трэвиса Райера.

Все это означало лишь одно – влияние Брэдбери на создателей ленты было не таким уж безграничным, и, возможно, история с увольнением Харлина из-за бабочки – лишь красивая легенда, придуманная с целью поднять нездоровый ажиотаж вокруг проекта. Впрочем, если это так, все усилия маркетологов потонули в пучине времени. Нетерпеливое ожидание киноманов получило конечную точку лишь полтора года спустя – в виде даты премьеры, намеченной на 8 октября 2004 года.

В июле того же года появился официальный ролик, приоткрывший завесу тайны над сюжетом ленты. Тогда-то и стало ясно, каким «мясом» наполнили сценаристы небогатый сюжет рассказа. Написанный в эпоху холодной воды, он заканчивался на ноте, полной безысходного пессимизма, – путешественники во времени обнаруживают необратимые изменения, которые коснулись всех сфер жизни человеческого общества, и возможности что-то исправить у них нет. Коннели и Оппенхеймер решили, что история с бабочкой (а будет ли она в фильме – так и остается загадкой по сей день) станет лишь завязкой, а основное действие ленты будет сконцентрировано вокруг попыток Райера и Рэнд все исправить, поскольку изменения, постигшие настоящее, грозят обернуться гибелью Земли.

То, что известно о фильме Хаймса на сегодняшний день, дает все основание предполагать, что это будет нечто среднее между «Парком юрского периода» и «Послезавтра». Возвращение охотников из экспедиции в эпоху динозавров повлечет за собой экологическую катастрофу с цунами и такими любимыми голливудскими режиссерами разрушениями американских святынь. Как ко всему этому относится Рэй Брэдбери, неизвестно. По всей видимости, контрактные обязательства исключают возможность комментировать ленту до премьеры. В любом случае, аутентичность воспроизведения событий рассказа киноманов интересует несколько меньше, чем самого писателя. Куда важнее, насколько удачным окажется фильм. Но у нас есть все основания предполагать, что на эффект бабочки, которым обернулась появление полвека назад оригинального рассказа, в его случае нам, увы, не грозит.

В современных естественных науках есть термин «эффект бабочки», что это значит, описал Эдвард Лоренц, один из создателей «теории хаоса». Термин прижился в популярной культуре. Возможно, это было связано с тем, что у людей возникала ассоциация с рассказом Рэя Брэдбери, где гибель бабочки в Мезозое изменила человеческую историю. Или с одноименным фильмом, вышедшим в 2004 году, герой которого пытается изменить прошлое.

Что такое эффект бабочки

За полтора столетия до появления этого термина немецкий философ Иоганн Фихте в «Назначении человека» писал, что невозможно удалить одну песчинку, чтобы это не вызвало изменений во всех частях необъятного целого.

Эдвард Лоренц высказал предположение, что какое-либо незначительное событие может иметь масштабные последствия. Он остроумно предположил, что взмах крыльев бабочки в одной части мира вызовет мощный ураган в другой.

В 1961 году молодой ассистент Массачусетского университета Лоренц создал компьютерную программу. Она должна была давать разные прогнозы погоды. Однажды он немного изменил показатели, которые отражали метеорологические условия, но это привело к изменению всех показаний прогноза.

Через восемь лет Эдвард Лоренц выступил на заседании Американской ассоциации по содействию науке о прогнозировании с докладом, в заголовке которого поместил вопрос: может ли взмах крыльев бабочки в Бразилии привести к торнадо в американском штате Техас. Ученый выделил две ключевые проблемы теории:

Практическую ограниченность прогнозов погоды на долгосрочный период.
Невозможность обнаружить ключевой момент, который вызовет определенный результат.

Лоренц обратил внимание, что в природе существует множество взаимосвязей. Человек не знает всех условий, которые нужны для правильного прогноза. Из-за этого мы не можем определить: приведет ли взмах крыльев насекомого к возникновению шторма или, напротив, его предотвратит. Человек не может определить, к каким последствиям приведут его действия, потому что не знает, что было бы без его вмешательства.

Одна из основных идей Эдварда Лоренца заключалась в абсолютной непредсказуемости мира, где изменения могут вызвать разные величины любых переменных и неспособность людей их достоверно выявить.

Эффект бабочки и массовая культура

Неизвестно, как Лоренцу пришла в голову идея использовать образ бабочки для демонстрации своей теории. Возможно, на него повлиял знаменитый рассказ Рэя Брэдбери, опубликованный в 1952 году. Фабула произведения известна многим.

Частная компания организует туры в Мезозой, где путешественники идут по проложенной над землей тропе. Они могут поохотиться на динозавров, но для них заранее отбирают особей, которые все равно бы умерли вскоре после этого. Герои носят скафандры, чтобы не смешать воздух своего времени с доисторическим, и удаляют из тел убитых рептилий свои пули.

Проводник произносит монолог о том, к чему может привести убийство одного существа в Мезозойской эре. Один из путешественников, запаниковав, сходит с тропы и случайно убивает бабочку. Вернувшись в свою эпоху, герои видят, что их мир изменился.

В массовой культуре «эффект бабочки» стал метафорой о том, как незначительные, на первый взгляд, события меняют ход человеческой жизни и самой истории. В 2004 году вышел одноименный фильм Эрика Бресса. Слоганы картины говорили о глобальных последствиях незначительных и единичных событий (например – «Изменишь одно – изменится все»).

Главный герой этой картины – молодой человек по имени Эван. Он пережил ряд неприятных событий в своей жизни, которые не помнит, но которые отразились в его дневнике. Через страницы дневника Эван может попадать в прошлое и менять ход событий. Он раз за разом пытается изменить события, которые случились в детстве с ним, его подругой Келли, ее братом и их другом. Но каждое изменение, кроме положительных результатов, влечет за собой и роковые последствия.

Эффект бабочки – красивая теория, показывающая сложность нашего мира. Она предостерегает людей от того, чтобы слишком детерминировать события вокруг. Особенность использования их в популярной культуре – абсолютизация того или иного события, которое вызывает целый ряд других.

A Sound of Thunder

1952

Объявление на стене расплылось, словно его затянуло пленкой скользящей теплой воды; Экельс почувствовал, как веки, смыкаясь, на долю секунды прикрыли зрачки, но и в мгновенном мраке горели буквы:

А/О САФАРИ ВО ВРЕМЕНИ

ОРГАНИЗУЕМ САФАРИ В ЛЮБОЙ ГОД ПРОШЛОГО

ВЫ ВЫБИРАЕТЕ ДОБЫЧУ

МЫ ДОСТАВЛЯЕМ ВАС НА МЕСТО

ВЫ УБИВАЕТЕ ЕЕ

В глотке Экельса скопилась теплая слизь; он судорожно глотнул. Мускулы вокруг рта растянули губы в улыбку, когда он медленно поднял руку, в которой покачивался чек на десять тысяч долларов, предназначенный для человека за конторкой.

– Вы гарантируете, что я вернусь из сафари живым?

– Мы ничего не гарантируем, – ответил служащий, – кроме динозавров. – Он повернулся. – Вот мистер Тревис, он будет вашим проводником в Прошлое. Он скажет вам, где и когда стрелять. Если скажет "не стрелять", значит – не стрелять. Не выполните его распоряжения, по возвращении заплатите штраф – еще десять тысяч, кроме того, ждите неприятностей от правительства.

В дальнем конце огромного помещения конторы Экельс видел нечто причудливое и неопределенное, извивающееся и гудящее, переплетение проводов и стальных кожухов, переливающийся яркий ореол – то оранжевый, то серебристый, то голубой. Гул был такой, словно само Время горело на могучем костре, словно все годы, все даты летописей, все дни свалили в одну кучу и подожгли.

Одно прикосновение руки – и тотчас это горение послушно даст задний ход. Экельс помнил каждое слово объявления. Из пепла и праха, из пыли и золы восстанут, будто золотистые саламандры, старые годы, зеленые годы, розы усладят воздух, седые волосы станут черными, исчезнут морщины и складки, все и вся повернет вспять и станет семенем, от смерти ринется к своему истоку, солнца будут всходить на западе и погружаться в зарево востока, луны будут убывать с другого конца, все и вся уподобится цыпленку, прячущемуся в яйцо, кроликам, ныряющим в шляпу фокусника, все и вся познает новую смерть, смерть семени, зеленую смерть, возвращения в пору, предшествующую зачатию. И это будет сделано одним лишь движением руки…

– Черт возьми, – выдохнул Экельс; на его худом лице мелькали блики света от Машины – Настоящая Машина времени! – Он покачал головой. – Подумать только. Закончись выборы вчера иначе, и я сегодня, быть может, пришел бы сюда спасаться бегством. Слава богу, что победил Кейт. В Соединенных Штатах будет хороший президент.

– Вот именно, – отозвался человек за конторкой. – Нам повезло. Если бы выбрали Дойчера, не миновать нам жесточайшей диктатуры. Этот тип против всего на свете – против мира, против веры, против человечности, против разума. Люди звонили нам и справлялись – шутя, конечно, а впрочем… Дескать, если Дойчер будет президентом, нельзя ли перебраться в 1492 год. Да только не наше это дело – побеги устраивать. Мы организуем сафари. Так или иначе, Кейт – президент, и у вас теперь одна забота…

– …убить моего динозавра, – закончил фразу Экельс.

– Tyrannosaurus rex. Громогласный Ящер, отвратительнейшее чудовище в истории планеты. Подпишите вот это. Что бы с вами ни произошло, мы не отвечаем. У этих динозавров зверский аппетит.

Экельс вспыхнул от возмущения.

– Вы пытаетесь испугать меня?

– По чести говоря, да. Мы вовсе не желаем отправлять в прошлое таких, что при первом же выстреле ударяются в панику. В том году погибло шесть руководителей и дюжина охотников. Мы предоставляем вам случай испытать самое чертовское приключение, о каком только может мечтать настоящий охотник. Путешествие на шестьдесят миллионов лет назад и величайшая добыча всех времен! Вот ваш чек. Порвите его.

Мистер Экельс долго, смотрел на чек. Пальцы его дрожали.

– Ни пуха, ни пера, – сказал человек за конторкой. – Мистер Тревис, займитесь клиентом.

Неся ружья в руках, они молча прошли через комнату к Машине, к серебристому металлу и рокочущему свету.

Сперва день, затем ночь, опять день, опять ночь; потом день – ночь, день – ночь, день. Неделя, месяц, год, десятилетие! 2055 год. 2019, 1999! 1957! Мимо! Машина ревела.

Они надели кислородные шлемы, проверили наушники.

Экельс качался на мягком сиденье – бледный, зубы стиснуты. Он ощутил судорожную дрожь в руках, посмотрел вниз и увидел, как его пальцы сжали новое ружье. В машине было еще четверо. Тревис – руководитель сафари, его помощник Лесперанс и два охотника – Биллингс и Кремер. Они сидели, глядя друг на друга, а мимо, точно вспышки молний, проносились годы.

– Это ружье может убить динозавра? – вымолвили губы Экельса.

– Если верно попадешь, – ответил в наушниках Тревис. – У некоторых динозавров два мозга: один в голове, другой ниже по позвоночнику. Таких мы не трогаем. Лучше не злоупотреблять своей счастливой звездой. Первые две пули в глаза, если сумеете, конечно. Ослепили, тогда бейте в мозг.

Машина взвыла. Время было словно кинолента, пущенная обратным ходом. Солнца летели вспять, за ними мчались десятки миллионов лун.

– Господи, – произнес Экельс. – Все охотники, когда-либо жившие на свете, позавидовали бы нам сегодня. Тут тебе сама Африка покажется Иллинойсом.

Машина замедлила ход, вой сменился ровным гулом. Машина остановилась.

Солнце остановилось на небе.

Мгла, окружавшая Машину, рассеялась, они были в древности, глубокой-глубокой древности, три охотника и два руководителя, у каждого на коленях ружье – голубой вороненый ствол.

– Христос еще не родился, – сказал Тревис. – Моисей не ходил еще на гору беседовать с богом. Пирамиды лежат в земле, камни для них еще не обтесаны и не сложены. Помните об этом. Александр, Цезарь, Наполеон, Гитлер – никого из них нет.

Они кивнули.

– Вот, – мистер Тревис указал пальцем, – вот джунгли за шестьдесят миллионов две тысячи пятьдесят пять лет до президента Кейта.

Он показал на металлическую тропу, которая через распаренное болото уходила в зеленые заросли, извиваясь между огромными папоротниками и пальмами.

– А это, – объяснил он, – Тропа, проложенная здесь для охотников Компанией. Она парит над землей на высоте шести дюймов. Не задевает ни одного дерева, ни одного цветка, ни одной травинки. Сделана из антигравитационного металла. Ее назначение – изолировать вас от этого мира прошлого, чтобы вы ничего не коснулись. Держитесь Тропы. Не сходите с нее. Повторяю: не сходите с нее. Ни при каких обстоятельствах! Если свалитесь с нее – штраф. И не стреляйте ничего без нашего разрешения.

– Почему? – спросил Экельс.

Они сидели среди древних зарослей. Ветер нес далекие крики птиц, нес запах смолы и древнего соленого моря, запах влажной травы и кроваво-красных цветов.

– Мы не хотим изменять Будущее. Здесь, в Прошлом, мы незваные гости. Правительство не одобряет наши экскурсии. Приходится платить немалые взятки, чтобы нас не лишили концессии. Машина времени – дело щекотливое. Сами того не зная, мы можем убить какое-нибудь важное животное, пичугу, жука, раздавить цветок и уничтожить важное звено в развитии вида.

– Я что-то не понимаю, – сказал Экельс.

– Ну так слушайте, – продолжал Тревис. – Допустим, мы случайно убили здесь мышь. Это значит, что всех будущих потомков этой мыши уже не будет – верно?

– Не будет потомков от потомков от всех ее потомков! Значит, неосторожно ступив ногой, вы уничтожаете не одну, и не десяток, и не тысячу, а миллион – миллиард мышей!

– Хорошо, они сдохли, – согласился Экельс. – Ну и что?

– Что? – Тревис презрительно фыркнул. – А как с лисами, для питания которых нужны были именно эти мыши? Не хватит десяти мышей – умрет одна лиса. Десятью лисами меньше – подохнет от голода лев. Одним львом меньше – погибнут всевозможные насекомые и стервятники, сгинет неисчислимое множество форм жизни. И вот итог: через пятьдесят девять миллионов лет пещерный человек, один из дюжины, населяющей весь мир, гонимый голодом, выходит на охоту за кабаном или саблезубым тигром. Но вы, друг мой, раздавив одну мышь, тем самым раздавили всех тигров в этих местах. И пещерный человек умирает от голода. А этот человек, заметьте себе, не просто один человек, нет! Это целый будущий народ. Из его чресел вышло бы десять сыновей. От них произошло бы сто – и так далее, и возникла бы целая цивилизация. Уничтожьте одного человека – и вы уничтожите целое племя, народ, историческую эпоху. Это все равно что убить одного из внуков Адама. Раздавите ногой мышь – это будет равносильно землетрясению, которое исказит облик всей земли, в корне изменит наши судьбы. Гибель одного пещерного человека – смерть миллиарда его потомков, задушенных во чреве. Может быть, Рим не появится на своих семи холмах. Европа навсегда останется глухим лесом, только в Азии расцветет пышная жизнь. Наступите на мышь – и вы сокрушите пирамиды. Наступите на мышь – и вы оставите на Вечности вмятину величиной с Великий Каньон. Не будет королевы Елизаветы, Вашингтон не перейдет Делавер. Соединенные Штаты вообще не появятся. Так что будьте осторожны. Держитесь тропы. Никогда не сходите с нее!

– Понимаю, – сказал Экельс. – Но тогда, выходит, опасно касаться даже травы?

– Совершенно верно. Нельзя предсказать, к чему приведет гибель того или иного растения. Малейшее отклонение сейчас неизмеримо возрастет за шестьдесят миллионов лет. Разумеется, не исключено, что наша теория ошибочна. Быть может, мы не в состоянии повлиять на Время. А если и в состоянии – то очень незначительно. Скажем, мертвая мышь ведет к небольшому отклонению в мире насекомых, дальше – к угнетению вида, еще дальше – к неурожаю, депрессии, голоду, наконец, к изменениям социальным. А может быть, итог будет совсем незаметным – легкое дуновение, шепот, волосок, пылинка в воздухе, такое, что сразу не увидишь. Кто знает? Кто возьмется предугадать? Мы не знаем – только гадаем. И покуда нам не известно совершенно точно, что наши вылазки во Времени для истории – гром или легкий шорох, надо быть чертовски осторожным. Эта Машина, эта Тропа, ваша одежда, вы сами, как вам известно, – все обеззаражено. И назначение этих кислородных шлемов – помешать нам внести в древний воздух наши бактерии.

– Но откуда мы знаем, каких зверей убивать?

– Они помечены красной краской, – ответил Тревис. – Сегодня, перед нашей отправкой, мы послали сюда на Машине Лесперанса. Он побывал как раз в этом времени и проследил за некоторыми животными.

– Изучал их?

– Вот именно, – отозвался Лесперанс. – Я прослеживаю всю их жизнь и отмечаю, какие особи живут долго. Таких очень мало. Сколько раз они спариваются. Редко… Жизнь коротка. Найдя зверя, которого подстерегает смерть под упавшим деревом или в асфальтовом озере, я отмечаю час, минуту, секунду, когда он гибнет. Затем стреляю красящей пулей. Она оставляет на коже красную метку. Когда экспедиция отбывает в Прошлое, я рассчитываю все так, чтобы мы явились минуты за две до того, как животное все равно погибнет. Так что мы убиваем только те особи, у которых нет будущего, которым и без того уже не спариться. Видите, насколько мы осторожны?

– Но если вы утром побывали здесь, – взволнованно заговорил Экельс, – то должны были встретить нас, нашу экспедицию! Как она прошла? Успешно? Все остались живы?

Тревис и Лесперанс переглянулись.

– Это был бы парадокс, – сказал Лесперанс. – Такой путаницы, чтобы человек встретил самого себя, Время не допускает. Если возникает такая опасность. Время делает шаг в сторону. Вроде того, как самолет проваливается в воздушную яму. Вы заметили, как Машину тряхнуло перед самой нашей остановкой? Это мы миновали самих себя по пути обратно в Будущее. Но мы не видели ничего. Поэтому невозможно сказать, удалась ли наша экспедиция, уложили ли мы зверя, вернулись ли мы – вернее, вы, мистер Экельс, – обратно живые.

Экельс бледно улыбнулся.

– Ну, все, – отрезал Тревис. – Встали!

Пора было выходить из Машины.

Джунгли были высокие, и джунгли были широкие, и джунгли были навеки всем миром. Воздух наполняли звуки, словно музыка, словно паруса бились в воздухе – это летели, будто исполинские летучие мыши из кошмара, из бреда, махая огромными, как пещерный свод, серыми крыльями, птеродактили. Экельс, стоя на узкой Тропе, шутя прицелился.

– Эй, бросьте! – скомандовал Тревис. – Даже в шутку не цельтесь, черт бы вас побрал! Вдруг выстрелит…

Экельс покраснел.

– Где же наш Tyrannosaurus rex?

Лесперанс взглянул на свои часы.

– На подходе. Мы встретимся ровно через шестьдесят секунд. И ради бога – не прозевайте красное пятно. Пока не скажем, не стрелять. И не сходите с Тропы. Не сходите с тропы!

Они шли навстречу утреннему ветерку.

– Странно, – пробормотал Экельс. – Перед нами – шестьдесят миллионов лет. Выборы прошли. Кейт стал президентом. Все празднуют победу. А мы – здесь, все эти миллионы лет словно ветром сдуло, их нет. Всего того, что заботило нас на протяжении нашей жизни, еще нет и в помине, даже в проекте.

– Приготовиться! – скомандовал Тревис. – Первый выстрел ваш, Экельс. Биллингс – второй номер. За ним – Кремер.

– Я охотился на тигров, кабанов, буйволов, слонов, но видит бог – это совсем другое дело, – произнес Экельс. – Я дрожу, как мальчишка.

– Тихо, – сказал Тревис.

Все остановились.

Тревис поднял руку.

– Впереди, – прошептал он. – В тумане. Он там. Встречайте Его Королевское Величество.

Безбрежные джунгли были полны щебета, шороха, бормотанья, вздохов.

Вдруг все смолкло, точно кто-то затворил дверь.

Раскат грома.

Из мглы ярдах в ста впереди появился Tyrannosaurus rex.

– Силы небесные, – пролепетал Экельс.

Оно шло на огромных, лоснящихся, пружинящих, мягко ступающих ногах.

Оно за тридцать футов возвышалось над лесом – великий бог зла, прижавший хрупкие руки часовщика к маслянистой груди рептилии. Ноги – могучие поршни, тысяча фунтов белой кости, оплетенные тугими каналами мышц под блестящей морщинистой кожей, подобной кольчуге грозного воина. Каждое бедро – тонна мяса, слоновой кости и кольчужной стали. А из громадной вздымающейся грудной клетки торчали две тонкие руки, руки с пальцами, которые могли подобрать и исследовать человека, будто игрушку. Извивающаяся змеиная шея легко вздымала к небу тысячекилограммовый каменный монолит головы. Разверстая пасть обнажала частокол зубов-кинжалов. Вращались глаза – страусовые яйца, не выражая ничего, кроме голода. Оно сомкнуло челюсти в зловещем оскале. Оно побежало, и задние ноги смяли кусты и деревья, и когти вспороли сырую землю, оставляя следы шестидюймовой глубины. Оно бежало скользящим балетным шагом, неправдоподобно уверенно и легко для десятитонной махины. Оно настороженно вышло на залитую солнцем прогалину и пощупало воздух своими красивыми чешуйчатыми руками.

– Господи! – Губы Экельса дрожали. – Да оно, если вытянется, луну достать может.

– Тсс! – сердито зашипел Тревис. – Он еще не заметил нас.

– Его нельзя убить. – Экельс произнес это спокойно, словно заранее отметал все возражения. Он взвесил показания очевидцев и вынес окончательное решение. Ружье в его руках было словно пугач. – Идиоты, и что нас сюда принесло… Это же невозможно.

– Молчать! – рявкнул Тревис.

– Кошмар…

– Кру-гом! – скомандовал Тревис. – Спокойно возвращайтесь в Машину. Половина суммы будет вам возвращена.

– Я не ждал, что оно окажется таким огромным, – сказал Экельс. – Одним словом, просчитался. Нет, я участвовать не буду.

– Оно заметило нас!

– Вон красное пятно на груди!

Громогласный Ящер выпрямился. Его бронированная плоть сверкала, словно тысяча зеленых монет. Монеты покрывала жаркая слизь. В слизи копошились мелкие козявки, и все тело переливалось, будто по нему пробегали волны, даже когда чудовище стояло неподвижно. Оно глухо дохнуло. Над поляной повис запах сырого мяса.

– Помогите мне уйти, – сказал Экельс. – Раньше все было иначе. Я всегда знал, что останусь жив. Были надежные проводники, удачные сафари, никакой опасности. На сей раз я просчитался. Это мне не по силам. Признаюсь. Орешек мне не по зубам.

– Не бегите, – сказал Лесперанс. – Повернитесь кругом. Спрячьтесь в Машине.

– Да. – Казалось, Экельс окаменел. Он поглядел на свои ноги, словно пытался заставить их двигаться. Он застонал от бессилия.

– Экельс!

Он сделал шаг – другой, зажмурившись, волоча ноги.

– Не в ту сторону!

Едва он двинулся с места, как чудовище с ужасающим воем ринулось вперед. Сто ярдов оно покрыло за четыре секунды. Ружья взметнулись вверх и дали залп. Из пасти зверя вырвался ураган, обдав людей запахом слизи и крови. Чудовище взревело, его зубы сверкали на солнце.

Не оглядываясь, Экельс слепо шагнул к краю Тропы, сошел с нее и, сам того не сознавая, направился в джунгли; ружье бесполезно болталось в руках. Ступни тонули в зеленом мху, ноги влекли его прочь, он чувствовал себя одиноким и далеким от того, что происходило за его спиной.

Снова затрещали ружья. Выстрелы потонули в громовом реве ящера. Могучий хвост рептилии дернулся, точно кончик бича, и деревья взорвались облаками листьев и веток. Чудовище протянуло вниз свои руки ювелира – погладить людей, разорвать их пополам, раздавить, как ягоды, и сунуть в пасть, в ревущую глотку! Глыбы глаз очутились возле людей. Они увидели свое отражение. Они открыли огонь по металлическим векам и пылающим черным зрачкам.

Словно каменный идол, словно горный обвал, рухнул. Tyrannosaurus rex.

Рыча, он цеплялся за деревья и валил их. Зацепил и смял металлическую Тропу. Люди бросились назад, отступая. Десять тонн холодного мяса, как утес, грохнулись оземь. Ружья дали еще залп. Чудовище ударило бронированным хвостом, щелкнуло змеиными челюстями и затихло. Из горла фонтаном била кровь. Где-то внутри лопнул бурдюк с жидкостью, и зловонный поток захлестнул охотников. Они стояли неподвижно, облитые чем-то блестящим, красным.

Гром смолк.

В джунглях воцарилась тишина. После обвала – зеленый покой. После кошмара – утро.

Биллингс и Кремер сидели на Тропе; им было плохо. Тревис и Лесперанс стояли рядом, держа дымящиеся ружья и чертыхаясь.

Экельс, весь дрожа, лежал ничком в Машине Времени. Каким-то образом он выбрался обратно на Тропу и добрел до Машины.

Подошел Тревис, глянул на Экельса, достал из ящика марлю и вернулся к тем, что сидели на Тропе.

– Оботритесь.

Они стерли со шлемов кровь. И тоже принялись чертыхаться. Чудовище лежало неподвижно. Гора мяса, из недр которой доносилось бульканье, вздохи – это умирали клетки, органы переставали действовать, и соки последний раз текли по своим ходам, все отключалось, навсегда выходя из строя. Точно вы стояли возле разбитого паровоза или закончившего рабочий день парового катка – все клапаны открыты или плотно зажаты. Затрещали кости: вес мышц, ничем не управляемый – мертвый вес, – раздавил тонкие руки, притиснутые к земле. Колыхаясь, оно приняло покойное положение.

Вдруг снова грохот. Высоко над ними сломался исполинский сук. С гулом он обрушился на безжизненное чудовище, как бы окончательно утверждая его гибель.

– Так. – Лесперанс поглядел на часы. – Минута в минуту. Это тот самый сук, который должен был его убить. – Он обратился к двум охотникам. – Фотография трофея вам нужна?

– Мы не можем увозить добычу в Будущее. Туша должна лежать здесь, на своем месте, чтобы ею могли питаться насекомые, птицы, бактерии. Равновесие нарушать нельзя. Поэтому добычу оставляют. Но мы можем сфотографировать вас возле нее.

Охотники сделали над собой усилие, пытаясь думать, но сдались, тряся головой.

Они послушно дали отвести себя в Машину. Устало опустились на сиденья. Тупо оглянулись на поверженное чудовище – немой курган. На остывающей броне уже копошились золотистые насекомые, сидели причудливые птицеящеры.

Внезапный шум заставил охотников оцепенеть: на полу Машины, дрожа, сидел Экельс.

– Простите меня, – сказал он.

– Встаньте! – рявкнул Тревис.

Экельс встал.

– Ступайте на Тропу, – скомандовал Тревис. Он поднял ружье. – Вы не вернетесь с Машиной. Вы останетесь здесь!

Лесперанс перехватил руку Тревиса.

– Постой…

– А ты не суйся! – Тревис стряхнул его руку. – Из-за этого подонка мы все чуть не погибли. Но главное даже не это. Нет, черт возьми, ты погляди на его башмаки! Гляди! Он соскочил с Тропы. Понимаешь, чем это нам грозит? Один бог знает, какой штраф нам прилепят! Десятки тысяч долларов! Мы гарантируем, что никто не сойдет с Тропы. Он сошел. Идиот чертов! Я обязан доложить правительству. И нас могут лишить концессии на эти сафари. А какие последствия будут для Времени, для Истории?!

– Успокойся, он набрал на подошвы немного грязи – только и всего.

– Откуда мы можем знать? – крикнул Тревис. – Мы ничего не знаем! Это же все сплошная загадка! Шагом марш, Экельс!

Экельс полез в карман.

– Я заплачу сколько угодно. Сто тысяч долларов! Тревис покосился на чековую книжку и плюнул.

– Ступайте! Чудовище лежит возле Тропы. Суньте ему руки по локоть в пасть. Потом можете вернуться к нам.

– Это несправедливо!

– Зверь мертв, ублюдок несчастный. Пули! Пули не должны оставаться здесь, в Прошлом. Они могут повлиять на развитие. Вот вам нож. Вырежьте их!

Джунгли опять пробудились к жизни и наполнились древними шорохами, птичьими голосами. Экельс медленно повернулся и остановил взгляд на доисторической падали, глыбе кошмаров и ужасов. Наконец, словно лунатик, побрел по Тропе.

Пять минут спустя он, дрожа всем телом, вернулся к Машине, его руки были по локоть красны от крови.

Он протянул вперед обе ладони. На них блестели стальные пули. Потом он упал. Он лежал там, где упал недвижимый.

– Напрасно ты его заставил это делать, – сказал Лесперанс.

– Напрасно! Об этом рано судить. – Тревис толкнул неподвижное тело. – Не помрет. Больше его не потянет за такой добычей. А теперь, – он сделал вялый жест рукой, – включай. Двигаемся домой.

1492. 1776. 1812

Они умыли лицо и руки. Они сняли заскорузлые от крови рубахи, брюки и надели все чистое. Экельс пришел в себя, но сидел молча. Тревис добрых десять минут в упор смотрел на него.

– Не глядите на меня, – вырвалось у Экельса. – Я ничего не сделал.

– Кто знает.

– Я только соскочил с Тропы и вымазал башмаки глиной. Чего вы от меня хотите? Чтобы я вас на коленях умолял?

– Это не исключено. Предупреждаю Вас, Экельс, может еще случиться, что я вас убью. Ружье заряжено.

– Я не виноват. Я ничего не сделал.

1999. 2000. 2055.

Машина остановилась.

– Выходите, – скомандовал Тревис.

Комната была такая же, как прежде. Хотя нет, не совсем такая же. Тот же человек сидел за той же конторкой. Нет, не совсем тот же человек, и конторка не та же.

Тревис быстро обвел помещение взглядом.

– Все в порядке? – буркнул он.

– Конечно. С благополучным возвращением!

Но настороженность не покидала Тревиса. Казалось, он проверяет каждый атом воздуха, придирчиво исследует свет солнца, падающий из высокого окна.

– О"кей, Экельс, выходите. И больше никогда не попадайтесь мне на глаза.

Экельс будто окаменел.

– Ну? – поторопил его Тревис. – Что вы там такое увидели?

Экельс медленно вдыхал воздух – с воздухом что-то произошло, какое-то химическое изменение, настолько незначительное, неуловимое, что лишь слабый голос подсознания говорил Экельсу о перемене. И краски – белая, серая, синяя, оранжевая, на стенах, мебели, в небе за окном – они… они… да: что с ними случилось? А тут еще это ощущение. По коже бегали мурашки. Руки дергались. Всеми порами тела он улавливал нечто странное, чужеродное. Будто где-то кто-то свистнул в свисток, который слышат только собаки. И его тело беззвучно откликнулось. За окном, за стенами этого помещения, за спиной человека (который был не тем человеком) у перегородки (которая была не той перегородкой) – целый мир улиц и людей. Но как отсюда определить, что это за мир теперь, что за люди? Он буквально чувствовал, как они движутся там, за стенами, – словно шахматные фигурки, влекомые сухим ветром…

Зато сразу бросалось в глаза объявление на стене, объявление, которое он уже читал сегодня, когда впервые вошел сюда.

Что-то в нем было не так.

А/О СОФАРИ ВОВРЕМЕНИ

АРГАНИЗУЕМ СОФАРИ ВЛЮБОЙ ГОД ПРОШЛОГО

ВЫ ВЫБЕРАЕТЕ ДАБЫЧУ

МЫ ДАСТАВЛЯЕМ ВАС НАМЕСТО

ВЫ УБЕВАЕТЕ ЕЕ

Экельс почувствовал, что опускается на стул. Он стал лихорадочно скрести грязь на башмаках. Его дрожащая рука подняла липкий ком.

– Нет, не может быть! Из-за такой малости… Нет!

На комке было отливающее зеленью, золотом и чернью пятно – бабочка, очень красивая… мертвая.

– Из-за такой малости! Из-за бабочки! – закричал Экельс.

Она упала на пол – изящное маленькое создание, способное нарушить равновесие, повалились маленькие костяшки домино… большие костяшки… огромные костяшки, соединенные цепью неисчислимых лет, составляющих Время. Мысли Экельса смешались. Не может быть, чтобы она что-то изменила. Мертвая бабочка – и такие последствия? Невозможно!

Его лицо похолодело Непослушными губами он вымолвил:

– Кто… кто вчера победил на выборах?

Человек за конторкой хихикнул.

– Шутите? Будто не знаете! Дойчер, разумеется! Кто же еще? Уж не этот ли хлюпик Кейт? Теперь у власти железный человек! – Служащий опешил. – Что это с вами?

Экельс застонал. Он упал на колени. Дрожащие пальцы протянулись к золотистой бабочке.

– Неужели нельзя, – молил он весь мир, себя, служащего, Машину, – вернуть ее туда, оживить ее? Неужели нельзя начать все сначала? Может быть…

Он лежал неподвижно. Лежал, закрыв глаза, дрожа, и ждал. Он отчетливо слышал тяжелое дыхание Тревиса, слышал, как Тревис поднимает ружье и нажимает курок.

А/О САФАРИ ВО ВРЕМЕНИ

ОРГАНИЗУЕМ САФАРИ В ЛЮБОЙ ГОД ПРОШЛОГО

ВЫ ВЫБИРАЕТЕ ДОБЫЧУ

МЫ ДОСТАВЛЯЕМ ВАС НА МЕСТО

ВЫ УБИВАЕТЕ ЕЕ

Вы гарантируете, что я вернусь из сафари живым?

Мы ничего не гарантируем, - ответил служащий, - кроме динозавров. - Он повернулся. - Вот мистер Тревис, он будет вашим проводником в Прошлое. Он скажет вам, где и когда стрелять. Если скажет "не стрелять", значит - не стрелять. Не выполните его распоряжения, по возвращении заплатите штраф - еще десять тысяч, кроме того, ждите неприятностей от правительства.

В дальнем конце огромного помещения конторы Экельс видел нечто причудливое и неопределенное, извивающееся и гудящее, переплетение проводов и стальных кожухов, переливающийся яркий ореол - то оранжевый, то серебристый, то голубой. Гул был такой, словно само Время горело на могучем костре, словно все годы, все даты летописей, все дни свалили в одну кучу и подожгли.

Одно прикосновение руки - и тотчас это горение послушно даст задний ход. Экельс помнил каждое слово объявления. Из пепла и праха, из пыли и золы восстанут, будто золотистые саламандры, старые годы, зеленые годы, розы усладят воздух, седые волосы станут черными, исчезнут морщины и складки, все и вся повернет вспять и станет семенем, от смерти ринется к своему истоку, солнца будут всходить на западе и погружаться в зарево востока, луны будут убывать с другого конца, все и вся уподобится цыпленку, прячущемуся в яйцо, кроликам, ныряющим в шляпу фокусника, все и вся познает новую смерть, смерть семени, зеленую смерть, возвращения в пору, предшествующую зачатию. И это будет сделано одним лишь движением руки...

Черт возьми, - выдохнул Экельс; на его худом лице мелькали блики света от Машины - Настоящая Машина времени! - Он покачал головой. - Подумать только. Закончись выборы вчера иначе, и я сегодня, быть может, пришел бы сюда спасаться бегством. Слава богу, что победил Кейт. В Соединенных Штатах будет хороший президент.

Вот именно, - отозвался человек за конторкой. - Нам повезло. Если бы выбрали Дойчера, не миновать нам жесточайшей диктатуры. Этот тип против всего на свете против мира, против веры, против человечности, против разума. Люди звонили нам и справлялись - шутя, конечно, а впрочем... Дескать, если Дойчер будет президентом, нельзя ли перебраться в 1492 год. Да только не наше это дело побеги устраивать. Мы организуем сафари. Так или иначе, Кейт - президент, и у вас теперь одна забота...

Убить моего динозавра, - закончил фразу Экельс.

Tyrannosaurus rex. Громогласный Ящер, отвратительнейшее чудовище в истории планеты. Подпишите вот это. Что бы с вами ни произошло, мы не отвечаем. У этих динозавров зверский аппетит.

Экельс вспыхнул от возмущения.

Вы пытаетесь испугать меня?

По чести говоря, да. Мы вовсе не желаем отправлять в прошлое таких, что при первом же выстреле ударяются в панику. В том году погибло шесть руководителей и дюжина охотников. Мы предоставляем вам случай испытать самое чертовское приключение, о каком только может мечтать настоящий охотник. Путешествие на шестьдесят миллионов лет назад и величайшая добыча всех времен! Вот ваш чек. Порвите его.

Мистер Экельс долго, смотрел на чек. Пальцы его дрожали.

Ни пуха, ни пера, - сказал человек за конторкой. Мистер Тревис, займитесь клиентом.

Неся ружья в руках, они молча прошли через комнату к Машине, к серебристому металлу и рокочущему свету.

Сперва день, затем ночь, опять день, опять ночь; потом день - ночь, день - ночь, день. Неделя, месяц, год, десятилетие! 2055 год. 2019, 1999! 1957! Мимо! Машина ревела.

Они надели кислородные шлемы, проверили наушники.

Экельс качался на мягком сиденье - бледный, зубы стиснуты Он ощутил судорожную дрожь в руках, посмотрел вниз и увидел, как его пальцы сжали новое ружье. В машине было еще четверо. Тревис - руководитель сафари, его помощник Лесперанс и два охотника - Биллингс и Кремер. Они сидели, глядя друг на друга, а мимо, точно вспышки молний, проносились годы.

Это ружье может убить динозавра? - вымолвили губы Экельса.

Если верно попадешь, - ответил в наушниках Тревис. - У некоторых динозавров два мозга: один в голове, другой ниже по позвоночнику. Таких мы не трогаем. Лучше не злоупотреблять своей счастливой звездой. Первые две пули в глаза, если сумеете, конечно. Ослепили, тогда бейте в мозг.

Господи, - произнес Экельс. - Все охотники, когда-либо жившие на свете, позавидовали бы нам сегодня. Тут тебе сама Африка покажется Иллинойсом.

Машина замедлила ход, вой сменился ровным гулом. Машина остановилась.

Солнце остановилось на небе.

Мгла, окружавшая Машину, рассеялась, они были в древности, глубокой-глубокой древности, три охотника и два руководителя, у каждого на коленях ружье - голубой вороненый ствол.

Христос еще не родился, - сказал Тревис. - Моисей не ходил еще на гору беседовать с богом. Пирамиды лежат в земле, камни для них еще не обтесаны и не сложены. Помните об этом. Александр, Цезарь, Наполеон, Гитлер - никого из них нет.

Они кивнули.

Вот, - мистер Тревис указал пальцем, - вот джунгли за шестьдесят миллионов две тысячи пятьдесят пять лет до президента Кейта.

А это, - объяснил он, - Тропа, проложенная здесь для охотников Компанией. Она парит над землей на высоте шести дюймов. Не задевает ни одного дерева, ни одного цветка, ни одной травинки. Сделана из антигравитационного металла. Ее назначение - изолировать вас от этого мира прошлого, чтобы вы ничего не коснулись. Держитесь Тропы. Не сходите с нее. Повторяю: не сходите с нее. Ни при каких обстоятельствах! Если свалитесь с нее - штраф. И не стреляйте ничего без нашего разрешения.

На вопрос Помните, у Рея Бредбери в рассказе И грянул гром раздавили бабочку? заданный автором юлия лучший ответ это Это метафора. Бабочка могла не опылить какой-то цветок, не выросло бы растение, растение не съел бы ящер, ящера не съел бы другой ящер - короче говоря, непредусмотренная ходом прошедшей истории смерть бабочки запустила бы цепь событий, которая со временем, разрастаясь, уже напоминала бы снежную лавину - лавину изменений.
Конечно, к таким точечным изменениям, как описано в рассказе - это событие привести не должно было бы... Мне всегда казалось, что незначительное событийное нарушение должно иметь тенденцию к затуханию в ткани исторического процесса, но точно также правомерна и обратная точка зрения.
Бредбери хотел подчеркнуть ответственность человека за каждый свой шаг. Вот, к примеру, отругал я ребёнка, ребёнок потерял часть интереса к занятиям живописью, его судьба потекла по несколько иному руслу - ну и т. д. И наоборот))

Ответ от 2 ответа [гуру]

Привет! Вот подборка тем с ответами на Ваш вопрос: Помните, у Рея Бредбери в рассказе И грянул гром раздавили бабочку?

Ответ от Ayrat [гуру]
...ну там было, типа, как в фильме "Назад, в будущее! ", одно событие привело к другому и т. д. Другие авторы считают что ничего бы не изменилось, т. к. бабочка не находилась в ключевой точке развития, где какие либо изменения могут привести к различным вариантам истории.

Ответ от Mark Shor [гуру]
А ты себе представляешь, как маленький камешек, покатившийся с вершины горы, может вызвать громадный обвал или лавину у подножья?
Здесь такой же принцип нарастания следствий.
Не помню точно, как именно Бредбери объяснял, но суть такая:
Эту бабочку в нормальном течении времени кто-то бы съел, теперь этот кто-то останется голодным и может даже умереть, (соответственно исчезнут все потомки его, а ведь это со временем огромная масса живой плоти!) а ведь им тоже кто-то более высший (или крупный) питается. Теперь уже тому третьему не хватит пищи.. .
Такая цепочка причин и следствий может дотянуться до того существа, потомки которого могли стать первыми млекопитающими. Согласен, млекопитающие появились не от одного кого-то, но все же хоть мелкие различия будут.
Со временем они и дадут в будущем "эффект эха".
От несчастной бабочки эффект был хоть и заметен, но все же не такой и кардинальный: немного изменился язык, вместо демократии в стране диктатура и пр.
А если б погиб динозавр, который не должен был погибнуть?
Появились бы тогда люди вообще?

Ответ от Simbalu simbalu [гуру]
суть не в самой бабочке... долго объяснять...